— Совсем немножко, — уже слабо соображаю что-либо, лишь огромные зелёные глазищи смотрят в душу.

стаскиваю с себя одежду впопыхах и, схватив девчонку за лодыжку, тяну на себя.

Она не сопротивляется, что огорчает и радует одновременно.

Её одежда меня доводит до бешенства. На хрена она вообще нужна, блять?! Чтобы ещё больше усложнить задачу?

Сначала слышу треск ткани, а потом уже соображаю, что это я рву на ней стрёмную толстовку.

— Не надо! — её прохладные ладошки ложатся на мои руки. — Не рви одежду… Я сама.

И в подтверждение своих слов снимает грёбаную тряпку.

А там…

Там мой рай.

Тонкая прозрачная маечка почти не скрывает полную грудь с дерзко выпирающими сосками.

— Её тоже снимай! — киваю на майку и девочка послушно стягивает с себя и её.

Склоняюсь над ней и втягиваю губами коричневый сосок.

Вот что такое истинный кайф.

Слышу свой рык и её тихий стон.

— Умница, маленькая, — после я обязательно её отблагодарю, лет с двадцати такого не испытывал.

Слышу какой-то странный противный звук, как будто чем-то царапают поверхность тумбочки и, подняв голову, вижу как мне в морду летит настольная лампа.

— На тебе, козлина!

Казалось, ударила сильно, но он даже не вырубился.

Лишь дернулась голова и из рассеченной брови полилась тонкой струйкой кровь, а у меня всё внутри сжалось от дикого страха.

Он смотрел на меня, как, наверное, смотрит на свою жертву удав перед тем, как сожрать её.

С ужасом представляла, что будет со мной через секунду и неутешительные картинки в подсознании отнюдь не радовали.

Нужно было срочно что-то предпринять. В идеале — ударить и бежать.

— Извини, но любви у нас не получится! У меня сегодня плохое настроение! — замахнулась врезать ещё раз, но на сей раз он перехватил лампу и с силой бросил её на пол.

— Заигралась, сука! — схватив меня за растрепавшиеся волосы, намотал их на кулак и запрокинул мою несчастную голову так, что взвыла от адской боли. — А могло ведь всё быть по-другому!

Меня никогда не били. Подзатыльник от тётки или кухонным полотенцем по спине от неё же — не считается.

А вот так, чтобы по настоящему причинять боль…

Никогда.

Сейчас, глядя в его озверевшее лицо, в глаза цвета тёмной грозовой ночи, я понимала, что действительно нарвалась.

И это уже не шутки.

Северов, казалось, не замечал, что по его лицу стекает кровь и горячими каплями приземляется мне на грудь.

На мою обнажённую грудь…

Странно, но ни в тот момент, когда я разделась под его обезумевшим взглядом, ни сейчас, когда он, прищурившись, наблюдал за тем, как я дергаюсь в попытке вырваться, мне не было стыдно.

Адреналин и страх быть изнасилованной этим бандюком оттеснили все остальные чувства на задворки сознания.

Северов больше не ухмылялся.

Он прожигал меня своим ненавидящим, злым взглядом и четко давал понять — так просто мне отсюда не уйти.

Но и сдаваться я не собиралась.

Не стану лапки перед ним раскидывать.

Не стану строить из себя жертву и слезно умолять отпустить.

Всё равно не отпустит, лишь потешаться будет над беспомощной, пока не удовлетворит своё садистское эго.

— Сука — та, что воспитала такого ублюдка! У тебя встаёт только так, маньячила?! — и, как давно уже мечтала, плюнула в окровавленное лицо.

Зря я сказала это.

И плюнула тоже зря…

Он даже вытираться не стал.

Просто ударил наотмашь и я вдруг осознала, что жизнь стала другой. Словно мой мир перевернулся с ног на голову и прежним уже никогда не станет.

Как будто у меня из рук вырвали моё беззаботное детство и с головой окунули в дурно пахнущую лужу, дав этим самым понять, что я больше не маленькая бойкая Стеша, которая может всех вокруг неимоверно раздражать и злить, но тронуть её никто не посмеет.

Ведь она сиротка.

Несчастный ребёнок, у которого нет родителей.

Северову плевать на мою жизнь и самочувствие.

Ему абсолютно всё равно, что станет со мной после того, как поимеет и выбросит.

А может даже… Убьёт.

Шок и ужас сковали моё тело до того, что даже закричать не могла.

Лишь, затаив дыхание, наблюдала как он сдирает с меня джинсы, не заботясь о пуговицах, просто отрывая их.

Одной рукой он удерживал мои запястья над головой, а второй ловко избавлял от белья, так, как будто делал это ежедневно.

Скорее всего, так оно и есть.

— Не надо, — заскулила, когда его огромное тело вдавило меня в матрас, а в промежность ткнулся его член.

От дикого ужаса я завопила и засучила ногами, но мой крик был оборван его жёстким поцелуем.

Это даже на поцелуй не походило. Он подчинял, ломал меня. заставлял прогнуться под него и покориться.

А мне лишь оставалось мычать ему в рот и бить ногами, что удавалось крайне неловко.

— Заткнись, всё равно тебя здесь никто не услышит, — прошипел сквозь зубы и одним резким толчком проник в меня до упора.

Если я считала, что его пощечина — это больно… То тогда я не знала о боли ничего.

Мучительная, разрывающая тело и душу, страшная и неотвратимая, как то, что он совершил.

Я не кричала.

Лишь впившись зубами в его плечо, пыталась причинить ему такую же нестерпимую боль. Я вгрызалась в его плоть, чувствуя металлический привкус крови во рту и мотала головой, как собака.

Он хрипло застонал и, оторвав меня от себя, придавил за шею к подушке.

— Ты сама виновата, дура! Сама! — он тяжело дышал, всё так же находясь во мне, хотя физической боли я уже не ощущала.

Лишь ненависть. Жгучий, прожигающий внутренности гнев.

Я дергалась под ним, силясь дотянуться до его шеи, чтобы вцепиться в неё зубами и разодрать в клочья.

— Мразь! Ублюдок! Я убью тебя, слышишь?! — хрипела от того как сильно он сжимал моё горло и плакала от бессилия.

Вопреки моим ожиданиям он не стал продолжать, оставив моё тело и, резко поднявшись с кровати, стал быстро надевать штаны.

Не смотрел на меня, но я знала — он следит. За каждым моим движением. За каждым вздохом.

Меня трясло, как в лихорадке. Даже зубы стучали, настолько колотило.

Свернувшись калачиком, заревела. Не было больше сил драться. Не было даже желания дышать.